Правозащитники за свободные выборы

Почему, несмотря на тотальный контроль избирательного процесса режимом Лукашенко, белорусская оппозиция считает важным участвовать в заведомо нечестной кампании, в интервью Русской службе RFI (Радио Франс Интернасьональ) рассказал председатель белорусского правозащитного центра «Весна» Алесь Беляцкий.

Алесь Беляцкий: Мы, правозащитники, «Весна» и Белорусский Хельсинский комитет, сейчас наблюдаем за процессом выборов, наблюдали предыдущие полтора месяца, каждую неделю делаем отчеты по нашим наблюдениям. Это, конечно же, не избирательный процесс. Это скорее всего такая фасадная кампания, которая сильно напоминает выборы, которые проходили в Советском Союзе.

Система выборов (мы их называем «выборы в кавычках») вот уже практически 20 лет сформирована таким образом, что власти полностью контролируют этот процесс, и тут даже мышь не проползет в этой нашей избирательной гонке. Все избирательные комиссии контролируются властями, там нет представителей демократических независимых организаций или же независимых политических партий.

Плюс предварительное голосование, на которое у нас загоняют практически силой служащих, военных, студентов, милицию, и это предварительное голосование идет пять дней перед днем выборов, ничем не ограничивается. Любой человек может проголосовать, если он имеет хоть какой-то документ. И количество проголосовавших [досрочно] избирателей доходит до 40%.

И плюс сам день голосования, подсчет голосов проходят непрозрачно. Считают [одновременно] все члены комиссии, они на бумажках пишут результаты своей стопки бюллетеней, передают председателю комиссии, который тихонько заполняет бланк результатов выборов. Наблюдатели не имеют права подойти близко к столу, они не видят, им не показывают бюллетени. И даже по нашим наблюдениям сейчас, в общем-то, и бюллетени никто не считает. Они все пишут те цифры, которые им «спускают» из исполкомов.

Большое количество демократических оппозиционных кандидатов было отсеяно по тем или иным причинам, но тем не менее какое-то количество оставили для успокоения, скажем так, международного сообщества, что выборы — это выборы, что реально участвуют какие-то кандидаты, есть демократические кандидаты, которые критикуют власть и так далее.

Для чего тогда участвовать? Какой смысл кандидатам не от власти идти на эти выборы?

Три года назад, в 2016 году, проходили предыдущие парламентские выборы, и на тех выборах неожиданно прошли [в парламент] два демократических кандидата (депутаты Елена Анисим и Анна Канопацкая — RFI). Но опять же мы абсолютно уверены, что это по спискам администрации президента для того, чтобы показывать их и демонстрировать, что в Беларуси идут демократические изменения, есть демократические депутаты.

В этом году, кстати, их не зарегистрировали, этих двух женщин, чтобы они не наработали какой-то авторитет за два срока. И я думаю, что опять же каких-нибудь два маловлиятельных, малоавторитетных кандидата из провинции (демократических тем не менее), два, три, один, может быть, будут пропущены в 110-местный парламент. Практически они ничего не решают в белорусском парламенте, но дают возможность белорусским властям говорить о присутствии демократических депутатов в этом квазипарламенте.

Тем не менее те кандидаты, представители демократических партий, которые участвуют в выборах, они рассматривают эту кампанию как возможность донести до людей свою точку зрения, альтернативную той, которую предлагают белорусские власти. И это достаточно важно. Фактически это не электоральная кампания, это кампания агитации за свои взгляды, за свою точку зрения, эти кампании не воспринимаются как политические, а как пропагандистско-образовательного плана. Чтобы показать, что все-таки есть другие люди, есть другая альтернативная точка зрения.

Говоря о муниципальных выборах в Москве, где был ряд очень ярких кандидатов, которые были отсеяны во время избирательной кампании. Но кто-то прошел, и сейчас в городской думе есть несколько человек, которые могут говорить от имени демократического общества в Москве. Хоть эти пропорции и не соответствуют электоральному раскладу. К сожалению, у нас такое невозможно, и это очень печально.

В Москве мы видели этим летом, что на митинги выходило большое количество молодых людей. Есть ли что-то похожее в Беларуси? У молодежи, которая выросла, 25 лет живет при одном президенте, есть интерес к политике?

Я бы не сказал, что сильно пробуждается интерес к политике. Как раз эта бесперспективность политики, которая существует на сегодняшний день… Быть членом демократической партии сегодня просто опасно: ты можешь потерять работу, ты можешь получить сутки [ареста], штраф или иметь какие-то другие неприятности со стороны КГБ (который у нас еще так и называется). Но настроения среди молодежи очень изменились за эти 30 лет, несмотря на то, что власти стараются контролировать эти настроения. У нас есть квазикомсомол — БРСМ (Белорусский республиканский союз молодежи) — организация, которая объединяет довольно большое количество молодежи.

Но в то же время отсутствие запрета на выезд за границу для белорусской молодежи является большим фактором, который меняет отношение к западным ценностям, к правам человека, к демократическим ценностям, к стабильности, в конце концов. Потому что стабильность в европейских странах другая, чем стабильность в Беларуси. Она подразумевает и нормальное благосостояние, и защиту тебя со стороны судов, тех органов, которые у нас практически не работают. Поэтому молодежь у нас более прогрессивная, и мы сейчас работаем больше с молодежью. Происходит смена поколений. Но голосовать более активно, как мы знаем, ходят пенсионеры. Поэтому тут очень тяжело сказать, какие результаты были бы, если бы выборы были справедливые. Но я абсолютно уверен, что были бы демократические депутаты в этом парламенте, если бы выборы проходили хотя бы по таким правилам, по которым они проходят в России.

Вы упомянули этих двух независимых депутатов, как такой жест Лукашенко Западу, потом Лукашенко помиловал политзаключенных… Насколько это все реальные шаги в сторону либерализации, или это «шаг вперед, два назад»?

За последние четыре года, на самом деле, произошли такие изменения — некоторые из них декоративные, как, например, избрание этих депутатов, некоторые более существенные, как «безвиз» тот же. Мне кажется, это очень серьезный шаг для раскрытия Беларуси западным соседям. И сейчас количество туристов, которые приезжают в Беларусь, увеличилось в несколько раз. Это очень важно, потому что люди приезжают в Беларусь далеко не с политическими целями, иногда просто погулять, иногда познакомиться. Искусственная стена, которая выстраивалась благодаря этому визовому режиму, упала.

И сейчас хотелось бы, чтобы что-то похожее происходило и со стороны Евросоюза, потому что визы остаются. Белорусам сейчас шенгенская виза стоит 60 (россиянам — 35 евро), получается, что много лет мы находимся в такой неравной ситуации. Тем не менее, хотелось бы, чтобы эти границы между людьми испарялись. Ничто так не меняет сознание и вообще ощущение человеком мира, как знакомство с этим самым миром. Одно дело, если человек сидит в деревне, никуда не выезжает, смотрит белорусский телевизор, на котором ему показывают, что НАТО — враги. А другое дело, если он съездит и сравнит, как живут люди.

Но в то же время изменения не имеют системного характера. Нужно понимать, что основная задача властей — контролировать все стороны общественной жизни — она остается. И мы с этим сталкиваемся. Да, сейчас у нас появилось больше возможностей проводить, например, семинары, встречи, мы становимся вроде бы более «нормальными». Но мне кажется, что это вынужденная позиция белорусских властей, которые реально напуганы тем кризисом, который произошел в 2014 году между Россией и Украиной.

И эти выборы проходят в контексте обсуждения идеи объединения с Россией. Для чего это нужно Лукашенко?

Белорусские власти рассматривают Беларусь как свой ленд, свою землю, которую они не хотели бы никому отдавать. Лукашенко вообще относится, как будто это его колхоз такой большой. Для них независимость Беларуси имеет абсолютно практический характер — это граница, это возможность собирать налоги, это возможность получить какие-то льготы и иметь откаты. Но в то же время понимание, что в какой-то момент этот колхоз может быть прикрыт, как это было с Крымом, например. У белорусских властей сейчас эта опасность появилась.

И сейчас идут разговоры по поводу каких-то уточнений по союзному договору. Будет ли это новый договор, или это будет уточнение старого договора, мы еще не знаем. Никто еще не знает. Они обещают, клянутся, что независимости Беларуси ничто не угрожает в этой ситуации, а речь идет только об экономической интеграции. Но, мне кажется, любому человеку понятно, что сама возможность такого сценария, или уменьшения независимости и самостоятельности Беларуси, или же вообще исчезновение ее с политической карты, она существует. Еще 10 лет назад это казалось фантастическим. Но теперь мы увидели, что все может очень быстро поменяться. Поэтому белорусские власти в какой-то степени напуганы, тем не менее они лезут в эту мышеловку, надеясь, что им удастся выхватить оттуда кусок сыра.

Вы сказали, что белорусские власти напуганы [конфликтом между Россией и Украиной], а как белорусское общество отнеслось к этим событиям?

На самом деле, Лукашенко попал в яму, которую он копал последние 20 лет. Лукашенко выигрывал на этом. Это был его политический конек — вопрос интеграции с Россией. Грубо говоря, он продавал эту мысль так: мы будем дружить с Россией, там очень дешевая нефть, очень дешевый газ, это даст возможность работать нашим заводам. И получилось так, что был создан статус-кво, при котором Россия датировала нефть, газ. За счет этого социалистическая модель экономики Беларуси выживала. Но сейчас стало ясно, что за экономические привилегии требуется политическая плата. И это требуется в достаточно жесткой форме со стороны российских властей.

Получилось так, что сейчас Лукашенко в большой степени является заложником той экономической и политической системы, тех ориентиров, которые были выстроены за последние 20 лет, и сильно отходить от них у него не получается. В Беларуси население смотрит российское телевидение. И эта пропаганда, которая лилась с российских телеканалов, она оказала большое влияние. Большинство белорусов смотрит глазами российского телевидения на то, что происходит в Украине.

Но, тем не менее, количество людей, для которых важна и независимость Беларуси, и проевропейская ориентация Беларуси, оно достаточно большое. Конечно, это наиболее активное население, молодежь, люди, которые живут в больших городах. И эти люди смотрят на процессы интеграции очень тревожно и с опаской.

Мы тоже понимаем, что если мы как правозащитная организация опираемся на демократические ценности, то в Европе их больше, чем в России. Для нас эта возможная интеграция ничем хорошим кончиться не может. Поэтому для нас ситуация непростая, но будем надеяться. Были и хуже времена.

В России у сторонников власти популярно выражение «если не Путин, то кто?». А в Беларуси если не Лукашенко, то кто?

70 лет назад был популярный лозунг: если не Сталин, то кто? Ну и что? Такая заточка под сильных авторитарных лидеров опасна. Потому что потом наступают серьезные кризисы, и эти проблемы, которые были загнаны в подполье или заморожены, они «размораживаются» и выстреливают.

Что касается Беларуси, то я абсолютно уверен, что Лукашенко не бог. И несмотря на тот большой срок, который он находится у власти, идут параллельные процессы. На самом деле, поменялось уже целое поколение, выросли новые люди, для которых такое понятие, как Сталин, понятие «твердой руки» уже чуждо. Хочет Лукашенко или не хочет, но процессы демократических преобразований в обществе происходят.

Нам, конечно, хотелось бы, чтобы это было быстрее. И когда-то мы, участвуя в демократическом движении в конце 1980-х — в 1990-е, думали, что вот-вот, два-три года, и Беларусь будет частью Европы, и мы будем жить так же хорошо, как вся Европа. Но сейчас прошло 25 лет и приходит понимание, что сломать легко, а построить тяжело. Сломано было очень быстро, но отстраивать систему, гражданское общество, отношения между людьми, отстраивать гражданское общество — это необычайно сложно, это не происходит за год, за два.

И мы видим, что повыскакивали проблемы с демократией у наших соседей-поляков. Есть очень большие проблемы также и в наших [соседних] балтийских странах. Огромная миграция из этих стран, нежелание раскрываться миру, но эти вещи сейчас уже не проходят. Они отбрасывают сразу в аутсайдеры целые народы и страны. Даже, как это ни удивительно, в той же Германии, если посмотреть на восточную и западную, то тоже видим, что эта «отрыжка» советских времен еще держит определенную часть общества в восточной Германии.

Поэтому этот процесс еще будет идти. И Лукашенко — продукт своего времени, не просто человек, который взялся из воздуха. То, что происходило в Беларуси последние 25 лет, имеет свою закономерность. Но в то же время — это не какой-то безнадежный процесс. Мы движемся в нормальном направлении, и если не будет каких-то катастрофических событий, то вообще у нас должно все более или менее получиться.

Звучит оптимистично!

Ну да! Иначе нечего было бы тут работать. Нужно было бы во Францию ехать.